Вынужден заканчивать, вижу, как по набережной сюда идет мой брат. Думаю, он намерен немедленно вывезти меня из Петербурга, наверное в каком-нибудь дипломатическом сундуке, ведь люди с Лиговки украли мои документы.
Болотов! Спасите бедняжку Алексееву! И не доверяйте Воронцову-Дашкову. Прощайте, и храни Вас Бог! Может быть, свидимся.
Ваш Шерлок Холмс
Я не знал, что и думать, как подойти к этому делу. Но выбора не было – и ум, и сердце толкали меня вперед. Мне надо попасть во дворец. Но под каким предлогом я попаду туда без Симса или, правильнее сказать, Холмса? Я спасу вас, Юлия Федоровна, я уже иду!
Стоп. А сверток? Я развернул бумагу. Там был кляссер и в нем восемь бриллиантов. А также отмычка. На оберточной бумаге я обнаружил приписку: «Камни отдайте лично в руки императрице или герцогине. Я нашел их среди разбитых взрывом кирпичей в нижней части канала. Бомбист уронил их, но не стал искать, время в тот момент было для него дороже».
Я сжег письмо. Меня лихорадило. Императрица в Аничковом, это слишком далеко от Зимнего, да она и не примет меня лично. В свое министерство за помощью я пойти не могу, на слово мне никто не поверит, а сослаться на Симса я не вправе. Во дворце меня знает министр двора, но идти к нему я тоже не могу: по мнению Симса, у министра в этом деле свой собственный интерес. Начальник дворцовой полиции – человек министра, тоже отпадает. Пойти к герцогине – ее реакцию предсказать трудно. Но это, похоже, последний и единственный вариант.
* * *
Герцогиня, как мне было известно, занимала комнаты покойной императрицы Марии Александровны во втором этаже западного фасада дворца, входили туда с Дворцовой площади, через подъезд ее величества. Назвав дежурному лакею свое имя, я протянул ему адресованную фрейлине Наталии Оболенской записку, в которой просил ее сообщить герцогине, что бриллианты найдены и, если ей угодно, я могу немедленно их показать. В волнении ждал я в вестибюле, что мне ответят. Жизнь Юлии Федоровны висела на волоске, это сводило меня с ума. Я проклинал медлительную прислугу, надменную герцогиню, робкую фрейлину. И вот Натали явилась за мной в вестибюль.
– Вы Болотов? Да, я вас припоминаю, вы были тогда с покойной Юленькой Алексеевой. Пойдемте, герцогиня в восторге и нетерпении, у нее был гость, но он ушел.
– Граф Пемброк? – спросил я.
– О, – восторженно засмеялась фрейлина, – вы нисколько не глупее хваленого английского сыщика!
От удивления она даже остановилась, но я прибавил шагу, и она пошла быстрее.
– О нет, мои возможности гораздо скромнее, – ответил я.
– Тогда как вы догадались?
– Я видел герцогиню, вас и графа в великокняжеской ложе на «Орлеанской деве».
– И как вам спектакль? По-моему, ужасный! Совершеннейший сумбур.
– Уверяю вас, Чайковский прославит русскую музыку на весь мир. Дайте только срок.
* * *
Герцогиня подала мне для поцелуя руку.
– А где же мистер сыщик? – спросила она.
– Он вынужден был срочно уехать в Лондон по семейным обстоятельствам.
– Даже не подождал награды.
– Он не мог.
– Ну, показывайте. Где они?
Я протянул герцогине кляссер. Она раскрыла его, осмотрела содержимое.
– Чудесно, немедленно отправлю весточку императрице, она страшно нервничает, завтра приезжает его величество мой брат. Мы все успели вовремя.
– Но, ваше величество, дело еще не кончено, есть затруднение.
– Что за ерунда, какое еще затруднение?
– Я покорнейше прошу вас выслушать меня, не перебивая.
– Ну хорошо. Раз уж вы принесли бриллианты, говорите.
– Я, признаться, на это и рассчитывал. Из бриллиантовой кладовой с минуты на минуту похитят Сердце Азии.
– Что такое Сердце Азии?
– Большой красный алмаз.
– Он так называется? Но откуда вы знаете?
– Я с удовольствием расскажу вам все подробности, но сейчас дорога каждая минута.
– Кто же вор?
– Граф Пемброк.
– Да как вы смеете!
– Подумайте, завтра приедет государь, а Даниловский обнаружит пропажу Сердца. Ему придется доложить. Все усилия последних дней пойдут насмарку.
– Вы совершенно уверены в том, что говорите?
Я кивнул.
– Так бегите скорее к министру двора!
– Нельзя. У него в этом деле свой интерес.
Герцогиня глубоко задумалась.
– Эх, пан или пропал. – Она махнула рукой. – У меня здесь четыре казака личной охраны, они со мной с самого детства. Удавят его по-тихому, вынесут из дворца в сундуке и выбросят в Обводный. Виктория в Пемброке души не чает! Будет в ярости! Отлично! – Герцогиня даже захлопала в ладоши.
На звук вошла Наталия Оболенская.
– Кузьму и других ко мне! – приказала герцогиня.
Вошли четверо казаков.
– Кузьма, поступаешь в распоряжение господина Болотова. Болотов, Натали, выйдите.
В наше отсутствие герцогиня дала своим телохранителям инструкции.
Я был почти уверен, что, по этой инструкции, если Пемброк будет найден с пустыми руками или не найден вовсе, казаки удавят и выбросят в Обводный канал меня. Но отступать было некуда.
* * *
Казаки, мощные бородатые мужчины, ступали бесшумно в мягких кожаных сапогах, какие в ходу у кавказских народов. Каждый нес саблю и по два смит-вессона. Из покоев ее величества мы вышли прямо в ротонду. Я подошел к двери, ведущей в Малую церковь, и полез в карман за отмычкой.
Но я опоздал. Пемброк уже открывал дверь изнутри, кожаный футляр с Сердцем Азии висел у него на плече. Казаки молча бросились на него, он упал.
Я подумал, что казаки справятся и без моей помощи. Я все еще не мог привыкнуть к тому, что рыцарь с Мойки и бомбист из Зимнего дворца – одно и то же лицо, и ринулся в церковь.
Там было тихо. Я подбежал к закрытому гробу. На секунду я замешкался. Все-таки церковь, все-таки гроб… но потом снял крышку. Я так надеялся, что она еще жива. Я приподнял голову и плечи Юлии Федоровны. Она была еще теплой, видимо, согрелась от физических упражнений, ее пушистые волосы растрепались. Но голова ее соскользнула с моей руки и откинулась назад совершенно невозможным для человека образом. Я не сразу понял, что это оттого, что сломаны шейные позвонки. Спасать котят и убивать женщин! В моей голове не укладывалось, как в одном человеке может сочетаться одно с другим! Как он мог хладнокровно сломать шею прекрасной и влюбленной девушке? Симс был прав, Пемброк потратил минимум времени и не оставил ни следов, ни крови. Юное потерянное лицо мертвой Юлии Федоровны напомнило мне фото повешенного бомбиста, почти ребенка: тени вокруг полуоткрытых глаз, болезненно подобранная над торчащими резцами верхняя губа и маленькое, почти без мочки, все еще розовое ухо.
